свои руки уже не подарят тепло
и никто со спины не прижмется.
молчание дышать не даёт, как назло.

провоцирует синий спектр эмоций
недостающая телу сладкая нега.
это пройдёт, когда взойдёт солнце,
и возвратится при звездном сиянии неба.

я каждый вечер поддавался снам.
боялся; шла в ход беззвучная мольба.
а после, все тяжкое стерпя,
возненавидел просыпаться по утрам

из-за тебя.


к тебе я привык – ты мой друг и опора,
без лишней боли, терзаний и ран.
ты стал причиной, из-за которой

я возненавидел вставать по утрам.

терплю и воздерживаюсь от желания,
задумываясь о несчастном исходе.
в аффекте искажается все подсознание.

(я задохнусь в этом мутном болоте).

примите, перед тем как отвергнете,
мои извинения в написанной прозе.
мой судья – отражение в зеркале,
пустые старания, знаки и слезы.

и книжка, где черным по белому
– икс заглавная семьдесят восемь.

саднит клеймо глупого мазохиста,
жестоко прожженное с малого начала.
и ведь неизменно твердили – нечисто.

"у тебя только ты; отпусти, наконец,
обрати на других побольше внимания"
– слова, оставляющие на сердце новый рубец,
новые мысли, крест и терзания.

наше общение стало тюрьмой,
а люди свободные, казалось, безумны.
отнимаешь безжалостно власть надо мной,
я нашла свою клетку с этой секунды.

(и все же, ты друг или враг?
и почему я тону на спасательном судне?)

тише, тише, кто-нибудь слышит?
птица в груди неустанно трепещет,
с каждым взмахом подбираясь чуть ближе,
ведь путь ей к свободе судьбою обещан.

бьется, срывается, громко зовет,
разум измотанный к себе направляя.
не всей действительности осознает,
больше неправедный мир созерцая.

она крылья устало сложила, смирилась.
не согреться от света, не увидеть природы,
точно при ошибочном взлете цепилась.
преследуют муки, близкая смерть. без свободы.